Укрепительные сооружения, которые на минувшей неделе установили в Большеземельской тундре, а также высаженные там саженцы — последние в ходе масштабного экологического эксперимента, начатого в 2014 году.
Экспериментальный проект по экологической реставрации нарушенных территорий развивается в Ненецком округе при участии ООН, программы CLIMAEAST, международного Глобального экологического фонда, Евросоюза, федерального Министерства по окружающей среде, а также Минприроды Республики Коми и регионального управления Росприроднадзора.
Саморегуляция нам не подходит
С директором научно-технического предприятия «Рубус» Алексеем Поповым мы едем в Большеземельскую тундру, чтобы оценить работы на финальном этапе проекта по экологической реставрации экосистемы на участке «Шапкина». Начался он в 2014 году. Завершится – в сентябре 2016-го.
Вообще-то, предложенных к рекультивации площадок на «Шапкина» две. Ещё две – на участке «Нерута». Однако именно на этой в минувшую пятницу, 24 июня, рабочие «Рубуса» устанавливали последние, в рамках проекта, укрепительные сооружения и высаживали последние саженцы ивняка.
Доехать от Нарьян-Мара до площадки можно часа за два. На внедорожнике. Место, где проходит экологический эксперимент, легко узнать по вполне конкретной примете: именно здесь остановилось строительство дороги от заполярной столицы на Усинск. Километров 80 дорожного полотна только ещё предстоит построить. Однако отрицательный результат освоения тундры человеком, считает директор научно-технического предприятия, уже налицо.
– Как раз из этого карьера, теперешнего участка «Шапкина», – рассказывает Алексей Попов, – сняв растительный и почвенный покровы, дорожники брали песок для строительства насыпной грунтовки. Но поскольку он здесь, прямо скажем, не самого высокого качества, с суглинком, карьер пятнадцать лет назад закрыли. А 12,4 гектара нарушенных земель оставили… Теперь наша задача – провести не просто стандартную рекультивацию, а попробовать предотвратить эрозию и восстановить болото. Заложили несколько площадок-полигонов, и вот — экспериментируем.
Понять суть научных экспериментов с мерзлотными экосистемами человеку, который не в теме, непросто. Что происходило на этом карьере? Что теперь происходит на экспериментальном участке «Шапкина»? А главное, зачем? Кажется, тундра большая, хватит на всех с запасом. Ну, намусорили немножко… Природа-матушка, она ведь и к саморегуляции способна.
– Саморегуляция нам не подходит, – продолжает с чувством, с толком, с расстановкой Алексей Попов. – Слишком много времени на это уйдёт. Песчаный карьер – частный случай. Основные работы по рекультивации тундры ведутся в связи с деятельностью нефтедобывающих компаний. Допустим, есть у нас некая буровая площадка, отработавшая, с буровым шламом в амбаре. Недропользователь закрыл его плёнкой, песком засыпал, закопал, траву вокруг посеял – и всё? Увы… Если мы ограничиваемся мероприятиями по посеву, велика вероятность появления эрозионных размывов, по которым происходит вымывание загрязняющих веществ. Всё это сначала потечёт в ручей, оттуда, к примеру, в Ярей-Шор, затем в Хальмерью, в Кую и в Печору, которая кормит нас вкусной рыбой. Тут, я считаю, вопрос простой: либо мы помогаем природе, либо пожинаем скорые плоды равнодушия.
А дальше – наблюдаем
Директор «Рубуса» считает, что привычные, стандартные работы по рекультивации пострадавших территорий зачастую не столь эффективны. Все земли округа, за исключением городских поселений и небольших лесов на юге, имеют сельхозназначение. И по окончании геологоразведки или добычи ископаемых, в соответствии с нормативными документами, они должны вернуться к хозяину пригодными для основной сельскохозяйственной деятельности. Действующие технические условия на рекультивацию ко многому нефтянку или любого другого недропользователя не обязывают. Пока, уверены в «Рубусе».
– Одна из задач эксперимента, – на ходу по болоту, а то и вприпрыжку по кочкам да редким досочкам продолжает свой рассказ Алексей Попов, – состоит в том, чтобы, испытав новые способы реставрации экосистемы и оценив результат, рекомендовать (или не рекомендовать) включить их в техусловия по рекультивации для недропользователей. Проект интересный, нестандартный, надеюсь, полезный.
– А что за новые способы?
– Смотрите, на участке бывшего карьера целевые экосистемы – это, по науке говоря, ивняк кустарничково-моховый на террасе склона, ерниково-кустарничково-моховая тундра на вершине склона и болото у подножья склона. Здесь было целесообразно провести искусственное восстановление до лугового, кустарникового сообщества или заболоченных типов растительности. В июне этого года наша бригада из шести человек продолжила практические работы, начатые в 2015 году. Шесть человек работали здесь две недели. Видите эти углубления в почве? – размашисто ведёт рукой по горизонту Алексей Попов. – Эрозия пошла. С ней и боремся в первую очередь, инженерно-биологическими методами. Скажем, при помощи переноса на один из полигонов донорских участков аналогичных экосистем. Если по-простому, берётся здоровый почвенно-растительный слой и переносится на «Шапкин», на больной. А дальше – наблюдаем, как приживётся и поведёт себя.
– А просто высадить на болоте новые растения можно?
– Конечно. Точечные посадки разных видов растений стимулируют естественное зарастание поверхности. «Гуляющая» песчаная почва закрепляется с помощью обильно высаженного кустарника ивы. Здесь, в тундре, он схватывается, стоит только ветку воткнуть. Травяно-кустарничная крошка, перемешанная с торфом, тоже восстановлению привычной экологической системы бывшего карьера поспособствуют. Как и установленные на участках с эрозией специальные деревянные перемычки для удержания столь необходимой болоту влаги.
– Алексей, а чем наше скромное болото могло заинтересовать Организацию Объединённых Наций и Глобальный экологический фонд? – не забываем поинтересоваться у Попова тем, что свербит с первой минуты нашего долгого диалога.
– Начну несколько издалека. Надо понимать, что негатив от этого заброшенного карьера может быть большой. Страдают сопредельные, чистые территории – по воздуху и воде туда идут пески. Страдает фауна – здесь, в тундре, помимо человека много кто ещё живёт. Плюс, некоторые участки карьера уже подвержены эрозии, а это своего рода посягательство на вечную мерзлоту. Будет таять мерзлота – начнёт перегнивать болото, разрушится верхний надпочвенный покров. А это значит, что в атмосферу будет выделяться метан, углекислый газ и прочее. Их в экосистеме нужно обязательно удержать. Зачем? Углерод, к примеру, в соединении с водородом и кислородом способствует так называемому парниковому эффекту, и, соответственно, глобальному изменению климата.
В этом и кроется ответ на вопрос: почему научными изысканиями в Ненецкой тундре наши экологи занимаются с подачи авторитетных международных организаций.
– Глобальная задача проекта, – подытоживает Алексей Попов, – оценить объёмы выброса в атмосферу газов в результате промышленной деятельности в тундре. И, кстати, касается это не только нефтедобычи. Скажем, газопровод от Нарьян-Мара до Красного может давать неучтённые выбросы того же метана. Тепло-то от него исходит, торф «закипает», слой мерзлоты подтаивает. Ну, в общем, мы уже в курсе, что происходит потом.
В сентябре этого года практическая часть проекта экологической реставрации экосистемы на участке «Шапкина» завершится, но наблюдения за экспериментальными полигонами в Большеземельской тундре продолжатся.
Тундра, выздоравливай!
Источник: http://vnao.ru/news/tundr